Однажды в потемках я споткнулся и грохнулся лицом в мусорный пакет с забродившим виноградом и прокисшим томатным соком. В сей досадный час я осознал, что жизнь надо мною насмехается. Ехидно, лукаво брызжет слюной от смеха, словно подлая истеричка, унизившая робкого парня из церковной школы. Еще я понял, что такие конфузы можно миновать, если завести рабыню-уборщицу или нимфоманку, помешанную на порядке, как Моника Геллер из «Друзей». Впрочем, при таком раскладе я сам стал бы рабом. Узником, мотающим срок внутри валькирии. Жуть. Но важно другое.

Пакет с помоями напомнил мне о том, как дрянь идеализируют и придают ей разоблачительный, сакральный, духовный смысл; а вот образ скалящейся жизни — ЭТО НЕ ШИЗОФРЕНИЯ! Я ПРОВЕРЯЛСЯ, КЛЯНУСЬ НА БИБЛИИ! — олицетворял ничтожество и покорность общества, подыгрывающего популярным мнениям, идеологиям, течениям и прочим деткам, выхарканным маткой Клише-и-Бесхребетность.

Осень я люблю не только за возможность следить за сладкими, как финики, школьницами, выверять их путь от дома до квартиры, а потом подбрасывать посылки с фаллическим содержанием. Еще пора эта изумительна опустелыми улицами в одиннадцать часов утра. Затяжными дождями. Грозовыми шквалами. Эйфорией от пятой чашки кофе. Рассказами подруг о своей печальной удали, чахнущей в горечи и разочарованиях (невинные тисканья из жалости могут стать проводником в храм-эльдорадо). Попытками каждого второго оправдать собственное ничтожество «осенней депрессией» (молнией проходит осознание, что ты потрясен). Постукиванием капель о козырек и невозможностью оттого заснуть (очень поэтично). Стартом сезона кино. О, Люцифер, наконец-то! О нем-то я и хочу поговорить (о кино), а со школьницами — для справки — мое божественное тело не имеет дел с девятнадцати лет.